Ознакомительная версия.
— А ведь у двигателя защита мощнее, — заметил Крыжовский.
— Да, но она другого типа. Возможно, именно здесь находится ключ к пониманию природы явления.
Гекуба на экране тяжело вздохнула и выбросила в пространство крошечный клубок серости, диаметром от силы в сотню километров.
— Метастаза, — назвал Недовасси. — Мы проследили за ней. Она вышла за пределы Галактики и постепенно рассосалась. Вторая такая же штука врезалась в наше скопление и тоже исчезла. Но вы понимаете, что рано или поздно они сумеют где-то внедриться и мы получим вторую Гекубу. Поэтому я решил до подхода специальной экспедиции послать туда один из кораблей. Вы должны собрать первичную информацию и проследить за развитием Гекубы.
— Правильно! — в унисон заявили Стриббсы. — Они, — три головы мотнулись в сторону конандойловцев, — полетят к Гекубе, а чтобы дело тем временем не страдало, вы разрешите нам использовать новый трал с десятикратным захватом.
— Не возражаю, — сказал Крыжовский.
— Вот и хорошо, — подвел итог Недовасси. — Вы отправитесь сразу, как только вам установят информационный гузгулаторий, — глаза Стриббса блеснули завистью, — а вы, — продолжал суперкапитан, — работаете по-старому, а свой трал испытаете как положено, в присутствии компетентной комиссии. И, пожалуйста, никакой самодеятельности.
Стриббсы понурили головы и, дружно волоча ноги, вышли из кабинета.
— А теперь последнее, — сказал Недовасси. — Я считаю, что информационного гузгулатория недостаточно для исследования Гекубы, поэтому мы усилим ваш экипаж физиком, специалистом по сверхпространственным изменениям.
Недовасси хлопнул в ладоши, дверь распахнулась, и две наряженные в ливреи гориллы внесли в кабинет кадку с величественно растущим Ангамом Жиа-хп.
Пришло время дать краткое описание этого существа, сыгравшего, как и все остальные главные герои, не последнюю роль в той драме, которую благосклонный читатель, как мы теперь видим, готов наблюдать до финала. Ангамы с погибающей, а ныне уже окончательно погибшей планеты Дуэнья, собственно, и не являются существами, ибо, строго говоря, не существуют. Их бытие проходит по малоизученному каналу метасуществования, что не мешает им, так же как, скажем, гарумбам, прозванным небесными бантиками, иметь псевдоконтакты с кем угодно и где попало. Ангам, кроме того, не индивид, но целое сообщество, иногда класс, племя, раса. Ангам Жиа, как тридцать три клона Ангамов из рода Хп, был типичным продуктом цивилизации Люб, возникшей на пересечении древних торговых путей в те времена, когда вселенская очередь за Великим плодом Ананаба пересекала чертоги миллиардов галактик, двигаясь сразу во все стороны и увеличиваясь до бесконечности.
Ананабов, к слову сказать, всем не хватило, и распавшиеся элементы гигантской очереди долго еще беспорядочно дрейфовали там и сям, наблюдаясь у нас как огромные скопления вещества и мощнейшие источники рентгеновского излучения. Пришлось отбуксировать в этот район несколько сотен черных дыр крупного калибра, которые, жадно чмокая, поглотили неудачников и тучи ананабовой кожуры.
Ангамы же, потеряв во время всеобщей сумятицы свою планету, а заодно и цивилизацию, потеряли также вкус к практическим преобразованиям окружающей среды, возлюбили предметы абстрактные и с тех пор исправно снабжают мыслящую Вселенную физиками-теоретиками и поэтами-символистами.
Командированный на «Конан Дойл» Ангам Жиа-хп был молод и красив собой. Кора густыми мочальными прядями свисала с его боков, мясистая древесина брюха и псевдолица лоснилась, красиво обнажая текстуру. Единственная рука (Ангамы, как известно, не терпят принципа симметрии), до поры вложенная в серединное дупло, выставляла наружу мускулистый локоть, казавшийся огромным наростом чаги. Блок-лингвист сидел на жердочке, выклевывая из шевелюры хозяина перезревшие ягоды. Его зеленое оперение изящно гармонировало с бежевой листвой.
То, что лингвист поедал плоды разумного существа, не должно вызывать удивления. Ангамы всегда были замкнутой экологической системой, а размножаются они черенками.
— Приветствую вас! — прозвучал Ангам Жиа-хп, а вернее, лингвист, заранее настроенный на голос известного диктора.
— Вечное утро, магистр Жиа, — приветствовала его по-хрионски Лира Офирель.
И по-хрионски же ответил ей учтивый дуэнец:
— Вы и я!
Прочие земляне, не столь искушенные в поэтичнейшем из инопланетных языков, скромно молчали. Лира же, окрыленная первым успехом, стремительно развивала знакомство.
— Магистр Жиа, вы, должно быть, не подозреваете, но мы знакомы задолго до этой волнительной минуты. Да-да. Ваш портрет украшал у нас в лицее сразу три кабинета: физики пространства, изящной словесности и…
— Истории сгинувших цивилизаций, — печально отозвался потомок сынов Люб.
— …э… ботаники! — Лира не умела говорить неправду, и яркие румяна стыда расцветили ее лицо.
Наступила неловкая тишина. Все взгляды скрестились на бедной девушке, так некстати оказавшейся поклонницей многогранной личности поэта-сверхпространственника, несуществующего по строгим, но, быть может, устаревшим канонам экзистенциологии. Надо было спасать положение:
— Но вы знаете, я начисто забыла ботанику, а стихи ваши мы переписывали в альбомчики из натуральной бумаги. Я многое и сейчас помню:
Не надо мудро улыбаться,
Непроницаемо молчать,
Весьма таинственным казаться,
Носить на профиле печать…
Правда, нас очень журили за это. А Юленьку Квик даже лишили поездки в кратер «Хозезм-II», когда у нее нашли ваши стихи знаменитые: «Я не люблю страдания…» А вы не прочтете нам?
Ангам Жиа-хп внимал всей неподвижной листвой. Потом раздалось:
— Пожалуйста. Там так:
Я разлюбил страдания
И бросил навсегда
Стенания, рыдания
И поиски вреда.
Не нравятся мне более
Тоска и меланхолия,
Любые формы боли
И происки любови.
Покончено решительно
С зависимостью от
Успехов незначительных,
Падений огорчительных,
Видений горячительных
И каторги забот.
Забыты все борения,
Труды до изнурения
И сладкие мгновения
На стадии забвения.
Не стану дольше корчиться
На крестовине творчества,
И вот мое последнее
Культурное наследие.
Вы спросите, товарищи,
А чем душа жива еще,
И в чем альтернативная
Платформа позитивная?
Я улыбнусь беспомощно,
Я улыбнусь безжалостно:
Товарищи, опомнитесь,
Очухайтесь, пожалуйста!
Я пусть еще в тумане
Свой путь ищу к нирване,
На ваш навет отчаянный
Один ответ — молчание.
Молчание тут же и наступило. Растроганная Лира Офирель силилась и не могла сказать: «Ах!», Дин Крыжовский с сомнением жевал губами, разглядывая нового члена экипажа. Недовасси и Стойко, не понимавшие поэзии, не знали, как реагировать в подобной ситуации. Мнение Стойко было скорее отрицательным, ибо он уже предвидел, что на звездоходе у него появится соперник. Недовасси же, бюрократ-администратор старой формации, еще не привык, что демократия распространилась столь широко, что лирические стихи по желанию присутствующих могут читаться даже на самых важных совещаниях.
Ознакомительная версия.